(к 250-летию со дня преставления)

Среди сохранившихся документов по бытовой и конфессиональной истории Твери XVIII в. важное место занимает повесть о юродивом тверском посаднике Макаре Васильевиче сыне Гончарове (1719 – 26 авг. 1775 г.). Как можно сегодня судить, эта повесть известна, как минимум, по шести спискам (четыре – ГАТО (г.Тверь), один – БАН (г. Санкт-Петербург), один – Латвийская Историческая библиотека (г. Рига)), датируемым от 1788 г. до середины XIX в.

За последние десятилетия повесть трижды была опубликована:

Бубнов Н. Ю., Мартынов И. Ф., Петрова Л. А. Археографическая экспедиция Библиотеки АН СССР 1974 г. в Литву // Рукописные и редкие печатные книги в фондах Библиотеки АН СССР. Сб. науч. трудов. Л., 1976. С. 137

Бубнов Н. Ю. «История о юродивом Макарии»: (Повесть о начале единоверия в Твери) // Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописей БАН. СПб., 2006. С. 331–343. (по списку 1810-х гг. – хранится в БАН), и

Иванов П.С. Научная редактура общая и публикация «Повести о Макарии Гончарове» в книге С.Н. Погорелова «Судьбы тверской Волыни». Тверь: «Фактор», 2009 (по списку 1830-х гг. – хранится в ГАТО в собрании ТУАК).

Этот памятник особенно важен для нас тем, что упомянутый юродивый Макарий, как о том говорится в этой повести, был «природным» старообрядцем. Не оставил он своего староверия и после того, как воспринял подвиг юродства.

Как видно, автору повести известна была жизнь Макария еще до юродства. Уже тогда он был известен своим благочестием и начитанностью в духовных книгах.

В юном и молодом возрасте Макарий мало от­личается от своих сверстников. Как можно судить, его родители, тверские ремесленники были убежденными старообрядцами, хотя внешне, как и многие город­ские жители в то время, не будучи «записными» старообрядцами, вынуждены были формально считать себя относившимися к официальной церкви. От них Макар был «просвящен святым крещением», а, «по приспению лет изучен грамоте и от своего родителя и от большаго его брата Козмы изучен сребреному художеству и жил у него… И по пришествии в возраст сидел в лавке и рукоделие свое продавал, и мало виден был празден». Для всех очевидно, что в своем юном возрасте Макарий придерживался «старой веры»: «Сей же обычай он, Макарий, имел потому, что родитель его Василий, так и брат Козма и все его семейство держалось старопечатных книг и двуперстнаго сложения».

«Двадцати пяти лет от роду» Макарий на три года исчезает из родительского дома, а возвращается уже принявшим на себя под­виг юродства. Среди характерных (и обязательных) атрибутов этого подвига (по словам Н.Ю. Бубнова) — уход из родительского дома, добровольная нищета, слабоумие (духовная нищета), обличение и «ругательство» ближних, пренебрежение обществен­ными приличиями, демонстративное пренебрежение условиями земного существования (хождение раздетым и босым зимою по улицам), частое воз­несение молитв за умерших. Объясняя разительную перемену, происшедшую с вернувшимся в город Макарием, некоторые горожане говорили: «Макар в книгах зачитался и от того юрод зделался». Однако, не все тверичи верили в природное слабоумие Макария, подозревая его в умелом притворстве.

Восприняв подвиг юродства, Макарий не оставил своего «природного» староверия. Он попрежнему «придерживался старопечатных книг, которыя печатаны были благоволением святейших патриархов Иова, Иосифа и Фила­рета», а также «изображал на себе крестное знамение двумя персты, и людей таковому перстному сложению учил». Автор «Истории» рассказывает о нескольких случаях, в которых проявилось четкая старообрядческая ориентация Макария. Но еще более примеров такого рода, при внимательном рассмотрении, можно увидеть в самих поступках и действиях Макария – даже тогда, когда он никак прямо не связывает это со старообрядчеством.

Свидетельство списателя повести о том, что «Макарий, в церковь Божию (синодальные храмы в Твери — Е.Ч.) ходил и не гнушался… и слушал божественнаго пения и чтения» позволило Н.Ю. Бубнову сделать вывод о том, что Макарий был «первым единоверцем» (за несколько десятилетий до официального провозглашения оного и появления самого этого термина). Однако, по нашему мнению, это обстоятельство может иметь и другие трактовки.

Как отмечает Н. Ю. Бубнов, особенно прославился Макарий у тверичей своими предсказаниями крупного общественного бедствия — великого тверского пожара, случившегося 12 мая 1763 г. «Божий человек» не только предсказал «многим людям» грядущий вскоре пожар, заявив: “Спа­сайтесь, вода и огнь будет”, но и предвидел прокладку новых улиц по пожари­щу, согласно утвержденному императрицей Екатериной II генеральному плану, (который также был утвержден уже после смерти юродивого) и не велел горожанам строиться на пепелище, предвидя скорый слом вновь построенных домов.

За юродивым Макарием подмечают отсутствие религиозного фанатизма, веротерпимость и незлобивость – черты, которые в XVIII веке вовсе не были широко распространены. Именно эти черты Макария, как подмечает Н. Ю. Бубнов, снискали ему уважение в тверском много­конфессиональном сообществе…

Так же в этой «Истории» мы находим множество сведений по топографии Твери: упо­минаются улицы, местные церкви и окрестные монастыри (Калязин и Отрочь, Нилова пустынь), описаны подробности опустошительного, «великого» по­жара 1763 г.⁷ Вся повесть является живой бытовой зарисовкой современником быта и нравов русского уездного города XVIII столетия.

Приглашаем нашего читателя познакомиться с этой знаменательной повестью и вместе с её автором погрузиться в Тверь второй половины XVIII столетия – с её нравами, обычаями, духовной жизнью.

Повесть публикуется по тексту издания Бубнов Н. Ю., Мартынов И. Ф., Петрова Л. А. Археографическая экспедиция Библиотеки АН СССР 1974 г. в Литву // Рукописные и редкие печатные книги в фондах Библиотеки АН СССР. Сб. науч. трудов. Л., 1976. С. 137

История о юродивом Макарии.

Собранное и виденное самим мною, списателю жития его, и слышаное от достоверных людей.

Тайну цареву добро есть хранити, а дела Божия проповедати весма похваль­но есть. Не иное что побудило меня о мужи сем, слышанным самим мною и от прочих извествуемых о нем собрати и писанию предати, а единственно для того, что во время юродствования его, глаголемым им предвещениям испол­нялось и ныне исполняется событие, и мню быти сему не просто, а по действию благодати Божией и пребывающей /л. 1 об./ в нем, ибо мы, грешнии, сего про­ницать никак не можем. А хотя его и мняху быти неции мужа юрода и нередко видехом его неистова, сварлива и произносяща скверноматерныя слова^а, но, между тем, более добродетели он являл и терпения, о чем пространнее из жи­тия его скажем и усмотрети можем.

Сей юродивый муж Макарий родился во граде Тфери в приходе церкви Святых Жен Мироносиц, во дни блаженныя памяти великия государыни императрицы Елисавете Петровны и просвящен святым крещением, и по приспению лет изучен грамоте и от своего родителя и от большаго его брата Козмы изучен сребре/л. 2/ бреному художеству и жил у него, котораго дом состоял в приходе Безсребреников Козмы и Домияна, возле теплыя церкви Сретения Господня на Семионовской береговой улицы на реке Тмаки. И по пришествии в возраст сидел в лавке и руко­делие свое продавал, и мало виден был празден: ово в рукоделии, ово упразднение имел в чтении Священнаго писания, по чему ясно открывается, что мнози и ныне глаголют, что Макар в книгах зачитался и от того юрод зделался. А когда достиг он до 25 лет от роду своего, скрылся из города Тфери и пребывал в неизвестности около трех лет, а потом явился опять в городе Тфери, но токмо уже ходя по улицам юродствова /л. 2 об./ во одном кафтане и сапогах без шапки. И продолжая тако с год, а по сем, оставя кафтан и сапоги, ходил зимою и летом во одной только рубашьке. Ростом он, Макарий юродивый был двух аршин, пяти вершков, лицом бел, волосы на голове стриженыя по крестьянски, кудрявыя, русыя, борода не велика, острая, нос посредственной, глаза проницательныя, говорил часто, хож­дение имел скорое с прискочькою чрез ношку, видением был для всякаго прият­ным и придерживался старопечатных книг, которыя печатаны были благоволени­ем святейших патриархов Иова, Иосифа и Филарета. Хождаше по улицам и пояше люби/л.3/мой им стих, богородичен: “Творец и избавитель мой”, “Пречистая”, иногда: “Милосердия двери отверзи нам”, а иногда: “Достойно есть, яко воистинну”. И въместо “без сравнения” пел: “Воистинну, серафим”. И изображал на себе крестное знамение двумя персты, и людей таковому перстному сложению учил.

Как-то одна девушка, будучи у купца работницею, которая изображала на себе крестное знамение тремя персты, купец же оный с своею женою за тако­вое сложение перстов ненавидели ее и не сажали с собою за стол, а кормили особь и наказывали. А он, Макарий, часто в той дом прихождаше. И видит тую девушку ненавидему хозяевами, съпросил оную: “За /л. 3 об./ что тебя они не­навидят?” И она сказала: “За триперстное сложение”. То он ей повелел изо­бражать крестное знамение двумя персты, о чем она его послушалась и пере­менила сложение перстное.

Сей же обычай он, Макарий, имел потому, что родитель его Василий, так и брат Козма и все его семейство держалось старопечатных книг и двуперстнаго сложения, которому ими Макарий измлада научен, и что измлада въкоренится, то и до старости, въкоренясь, не исторгнется.

Однако же он, Макарий, в церковь Божию ходил и не гнушался, как брат его Козма, который в церковь Божию не ходил и священников в дом не при/л. 4/нимал, а на конец и из тферскаго общества бежал. Макарий же, брат его, в церковь Божию ходил и слушал божественнаго пения и чтения. Как мне само­му, писателю, многажды лучилось его видеть в церкви Сретения Господня в праздничныя дни и воскресныя у всенощьнаго бдения становившагося позади мущин спиною к стене и нередко всплескивал руками и веселился склабящим­ся лицем. Да и кроме церковнаго пения часто случалось видеть летом очинь рано стоящаго в паперти, еще до великаго пожара, у деревянной церкви Святых Жен Мироносиц, спиною к церковной стене, а лицем на улицу. И за первой случай весма испугался, /л. 4 об./ мня быти мертвеца, и как узнав, сказал ему: “Макар Васильевич, здравствуй”. И он отвечал мне тоже: “Макар Васильевич, здравствуй”. И ко всякому вопросу чинил вопросы те же. Например, скажешь ему: “Ты, Макар, дурак”, то и он тоже скажет: “Ты, Макар, дурак”.

Сказывал Ильинской церкви пономарь: «пошел де он звонить ко всеношны на день праздника Рождества Христова на колокольню. И как прошед в стене лестницу и вступи в подколокольню, увидел человека в белой рубахе, босаго, весьма испугался. А он, Макарий, усмотря его, пономаря, смятение, сказал ему: “Не бойся, я Макар Гончаров”. /л. 5/ Захлопал руками, захохотал, пошел долой с колокольни, говоря: “я Макар”».

А когда у него, Макария, рубаха замарается или станет ветха, домашнии его, а особливо сестра его девушка, живущая у брата Козмы, даст ему белую рубаху, то он, взяв оную, в доме не переденится, а уйдет с нею и чрез короткое время приидет в белой. Спросят его: “Куда, Макар, черную рубаху дел?” И по многом таковом случае стала за ним сестра примечать: даст ему белую рубаху, а сама потиху, чтоб он не приметил, смотрела, где он преодевается. И он, прямо пой­дя на погост к нареченной церкви Стретения Господня /л. 5 об./ съперва на паперть, а потом влезя под крышю оной и тамо переодевался. А черныя клал в угол в кучю, которая его сестра, после взыде на церковь и найде те черныя рубахи, принесла домой немалое количество.

Случилось ему, Макарию, быть в доме некотораго купца, у коего тогда мало­летный сын был болен и въдруг начал кончаться, то купец с своею женою на­чали скорбеть и сокрушаться, что больной еще святых таин не приобщен. Макарий же, сие видев, сказал: “Не скорбите о сем”. Спроси их, имеют ли они великую воду, то есть богоявленскую? А как сказали что есть, то приказал при­нести, и взяв оной, над скончивающимся прочитал “Верую, Господи, и ис­поведую” до конца, а потом: “Вечери твоей тай/л. 6/ней” до конца же, и ложичькою приобщив, глаголя: “Прииме, брате, въместо святаго причастия святую и великую воду и иди с миром”.

Обычай же имел оный Макарий по всему городу ходить, милостыни же от­нюдь не просил ни у кого. А которые и подавали, то не у всякаго брал. А на торгу съестныя припасы и самовольно брал, и никто ему во оном не воспрещал, но еще и радовались. А кто подаст что из денег, у кого, взяв — в пазуху положит, а у иного, приняв — бросит. А кто его зазовет к себе в дом и угощает его день или два, а за угощение платит неблагодарностию, как то: ругательством непо­требными словами, разбитием посуды и другими досадами. Не искал славы человеческия, но желал озлобления, /л. 6 об./ претерпевая вся от неразумных людей и не гневаяся на них, почему от Всевышняго и дара прозорливости сподобися и предвещал будущее яко настоящая.

Как то пред великим пожаром, бывшим во Тфери грех ради наших в 1763-м годе маия 12-го, то есть на другой день Сошествия Святаго Духа, в самой кресной ход за Волгу реку к церкви Живоначальныя Троицы, когда городовая часть вся, так как строение все было деревянное, от огня в пепел претворися, но и каменныя храмы Божия, кроме одной только церкви Знаме­ния Богородицы, все благолепия своего лишишася, а в церкви Рождества Христова людей мужеска и женска полу сгорело до 45-ти человек, он, Макарий юродивый, дня за три сего великаго гнева Божия /л. 7/ многим людем возве­щал: “Спасайтесь, вода и огнь будет”. А которые строение вновь производили и спрашивали его: “Что, хороши ли?” Он им отвечал: “Когда бы погодили строиться, были бы лучше”. А на последок, в самой той гнева Божия день, за пол часа пожара, увидя он собравшихся несколько рядовичь, разговаривающих: “Незачем итьтить ко обедни, здесь работы много будет”. И оттоль пошед по Большой Симеоновской улице и зашед в дом посадника Потапа Ворошилова и нашед жену его наряжающуюся для смотрения крестнаго хода, говорил ей: “Тебе надобно /л. 7 об./ не наряжаться, а совсем вон из двора убираться, чрез полчаса будет пожар и все сгорит”. И, сказав сие, пошел со двора. Но никто тогда глаголом его не веровал, но еще за таковое его благодеяние озлобляли и, укоряя, говорили: “Вот какой пророк еще проявился, на свою бы ему голову”. Но что ж, проречение Макариево исполнилось, чрез полчаса во архиерей­ском дворе, где ныне дворец, возгореся крыша, и от оной весь город сгорел, в том числе и дом реченнаго посадника Потапа Ворошилова, котораго жене Макарий говорил, что “тебе не должно наряжаться, а совсем со двора убирать­ся”. И во время сего пожара был он, Макарий, на устьи /л. 8/ реки Тмаки на валу, куда мощи благовернаго князя Михаила из собора вынесены были и сто­ял пред ними. А потом на колокольне церкви Симеона Столпника с протчими людьми и глядел на оный пожар, ибо оная церковь выгорела после всех, держа отломок гвоздя, говорил: “Етот пожар не стоит сего куска железа”.

А как оный пожар кончился и не более продолжался четырех часов, потому что во время сего пожара, или лучше сказать гнева Божия, был столь ветер велик, что едва мог человек на ногах стоять, то по окончании онаго и еще место не остыло и повсюду происходило куровище, Макарий юродивый, как пре­мудрый архитектор /л. 8 об./ и художник, начал ходить по пожарищу вдоль и поперех и велигласно вопияше: “Примосква да примосква, примосква да примосква, золотающа Москва, и пред цари Москва”. И продолжал оное дотоль, покуль по высочайшему ея императорскаго величества, великия государыни императрицы, матери отечества Екатерины Алексеевны Вторыя соизволению, к строению план не наложен был. И к большему удивлению, по которым ме­стам ходил Макарий вдоль и поперег пожарища и далее, там и расположены на плане для построения домов регулярныя приспехты и улицы. И по начатии каменнаго и деревяннаго прекраснаго здания, более веселился Макарий, видя /л. 9/ проречения своего сбытие. Быстрее прежняго все вновь учрежденныя приспехты и улицы обтекал и громогласнее кричал: “Примосква да примосква, прокнязь Москва, залотающа Москва, пред Тферь Москва”. Назначенныя же в плане ко украшению города два басенна, а по простому наречию два пруда, первой у собора во оградке, бывшей около погоста, а другой около осмиугольной площади, против присудственных мест, у каменнаго манумента, которые басенны и выкопаны были, а на осмиугольной площади и камнем как дно, так и бока диким и берег белым тесаным выкладен был. И сии басенны, как видно ему, Макарию, /л. 9 об./ не угодны были, часто около их хождаше при делании, и по зделании оных каменья собираше и прочей мусор и во оныя метал, и тем давал знать, что оных не будет. Но мы тогда онаго не постигали. А как оныя указом великия Екатерины отменены и засыпаны каменьями и землею, и зделано так, как бы их никогда не бывало, тогда то мы постигли его, Макария, прозорливость. А по кончине его, ныне, более я, писатель, от многаго народа слышю речи таковыя: «Что, де, Макар юродивый не говорил, то правда».

Единожды и я дерзнух испытати его в истинне глаголемых им прорицаниих. Будучи я еще в купечестве, и по торговле моей сидел в сапо/л.10/жном ряду в лавке. Призвав его, Макария, к себе в лавку, потшивал его калачиком с метком, и он не погнушался мною, покушал. А между тем я его спросил скрытно, а тако: “Из двоих братьев: Семен и Иван — добродетелию кто выше?” А о каких Се­мене и Иване — я ему не объявил. На вопрос же мой сказал: “От, Семен больши”. Вскоча с места, побежал из лавки вон, хлопая в ладуши и веселяся, гром­ко говоря: “Да, Семен больши”. Я же содрогнувся, виде скорое его, Макария, моей загадки решение. Моя же загадка вот в чем состояла: что читал я в Четии минеи жития преподобных отец Симеона и Иоанна — Симеона Христа ради юродиваго и Иоанна спостника его. /л.10 об./ Оба в добродетели и посте на­чало положили и в пустыню вселилися. Но Симеон, оставя оную, иде в мир и оному юродством своим поругался и многих ко спасению приведи, а Иоанн токмо себя спасе. И воистину Симеон больши Иоанна!

И таковой его прозорливости другие по неведению их или по не просвеще­нию разума и по привычке к худым делам, ругалися ему. Как-то лавошники, а всякаго ряду, зазвав его к себе в лавку, купя калачь, повесили на веревочьку, а ему, Макарию, руки назад связали и принудили его той калачь есть. И он, повинуяся им, лишь только рот разинул, то оныя лавошьники, изготовленную дехтярную мазилку, окуня в дехть, в рот /л. 11/ ему всунули. Но что же он, Макарий, не пропустя ничего внутрь себя дехтя, а чисто выплюнув на них, и тем плюновением повредил их все платье. И обратися болезнь на главу их и ожесточися сердце их на Макария.

Двоя из тех братьев лавошников, призвав его, Макария, в дом, изготовя прутья, вздумали его высечь и допытаться ума. А как он взошел в ызбу, зделался в ызбе превеликой смрад, что едва можно терпеть оной. Развратныя люди подумали, что сей смрад от него, Макария, — более на него озлобились и ста­ли звать его в баню, яко бы париться. А он им только отвечал: “Погодите ро/л. 11 об./робяте, дайте духу в бане собраться”. Но что же? В ызбе духу дурнаго ничего не стало. Но и сие неистовых людей не удивило и на кротость сердце их не преложися. Схватиша его, свели в баню, разложа, секли его, неповиннаго, прутьями, и он, страдалец, только им говорил: “Ну, робяты, очень жарко баню для меня топили, пора парить перестать”. А как они перестали, то он им, Макарий, сказал: “Вот так будут парить по отдаче — одному — тебя само­го” — а другому — “Твоего сына”. И предсказание оное вскоре и исполнилось: аднаго самого, а другаго — сына отдали в салдаты.

Некоторый посадник, выстроя новыя хоромы, позвав его, Макария, к себе: “Оныя — спрашивал — хороши хоромы?” И указал на двух своих сестр /л. 12/ девушек: “А ето вот у меня две сестрицы”. А он, Макарий, ему сказал: “Хоромы твои съгорят, а из сестриц твоих одна уже баба”. И сим проявляя, что скоро будет пожар, а сестра его одна девство уже нарушила.

Но и сего умолчать не могу: в одно время был он, Макарий, в доме у неко­его купца, живущаго за Волгою рекою в Троицкой улице. Сидя на крыльце с женою своею и угощаем от нее был. И он, Макарий, въместо бла[го]дарения, ей сказал: “Хороши у тебя хоромы, которыя лишь только выстроены, но токмо ненадолго. Не тужи, лучше оных наживешь”. И пошел со двора, во всю улицу кричал: “Надувалися крыши, поднималися верхи”. И после того вскоре /л. 12 об./ вся Троицкая улица выгорела, в том числе и той дом, в коем Макарий угощаем был. Сие было в 1763-м году. После же онаго пожара на другой день учинился таковый же пожар во Отроче монастыре и погорели архимандритския кельи, после котораго одна девушка, знакомая ему, о которой выше сего изъ­явлено, спросила его, Макария, не будет ли еще пожар? На что он ей сказал: “Хотя уже и не будет, только из всего строения из окан будет сопать и останет­ся как один гвоздь в сапоге”. Проявляя оным, что будет сломано и построются по плану.

Во одно время зазван был он, Макарий, одним посадником начевать, и вместо чтобы за наслех хозяина поблагодарить, /л. 13/ а он, Макарий, его оскорби, и за то ему благодарение выговаривал, ис сердца сказал, что: “Ты умрешь в каменном доме на лестницы”, что и исполнилось, ибо, хотя после того и много время прошло, но токмо в таком месте помер.

Пред известием о кончине бывшаго императора Петра Федоровича Третьяго и о вступлении на всероссийский престол императрицы Екатерины Вторыя, многим людем говорил: “Разгудилися гудки в государевом дворце”. О чем чрез дней десять во дворце о всем произшествии вестно учинилось.

Одна из женщин, будучи беременною, спросила его, что она родит: сына, или дочь? На то ей он сказал: “Ваньку не пей молока”. А по /л. 13 об./ а потом и разрешилась от бремени августа 22-го числа сыном, и во осмый день наре­чено имя ему Иоан, то есть Усекновение главы Иоанна Предотечи Постнаго, и тем самым прознаменовал Иоанна Постнаго.

Когда благоволила великая государыня императрица Екатерина Вторая Волгою рекою на галерах шествие иметь в низовыя города, то он, Макарий, еще пред намере­нием ея величества, часто и велегласно провозглашал: “На валы, на опе, золотающа Москва”. Вскоре после того и сбытие исполнилось: присланы были чиновники и мастеровыя из адьмирательства и построены были во Тфери три галера и протчия суда. И благоволила императрица на оных галерах по Волге в поход в низо/л. 14/выя места отправиться. У Волга учинилась “золотающа Москва”.

Духовной кантистории секлетарская жена, у кого та была в кампании, куда для увеселения сей кампании зазван был сей Макарий, и над ним шутили, а более всех сия секлетарша. На что он, Макарий, разгневавшись, ей сказал: “Как скоро ты домой придешь, то мужь твой даст тебе таску с поволочькою”. Вскоре после сего Макариево проречение и исполнилось. Как-то секлетарша домой пришла, то мужь ея, секлетарь, за что-то разгневавшись на нее — проречение Макариево и выполнилось. А как они между собою примирились, то она, секлетарша, мужю своему предсказание Макариево /л. 14 об./ объявила, отчево он, секлетарь, вместо того, чтобъ удивляться прозорливости его, озло­бился и доложил присудствующим, что имеются де здесь, в городе Тфери, два безумных и именно один ис посадников — Макар Гончаров, — а другой из ямщиков — Григорий Емельянов — ходят зимою и летом босые, и тем самим людей в соблазн приводят. То, не благоугодно ли будет оных призвав, испы­тать, не кроется ли в них какаго-нибудь вреднаго и богопротивнаго таинства. Почему и взяты были в ту духовную консисторию и допрашиваны были под пристрастием, съначала Макарий, а как он ис таковаго допроса вышел, то Григорию сказал: “Баня для /л. 15/ нас весьма жарко вытоплена”. А потом и Григорий таковым же образом допрашиван был. И по ненайдении в них противнаго ничего закону, разосланы были под присмотр, дабы не скитались в городу и людей в соблазн не приводили. Макария в Нилову пустыню, а Григо­рия в Калязин монастырь. Но и оттоль, яко нарушающих спокойстьвие мона­хом, по представлению их, от Тферской духовной кантистории разрешены и отпущены на волю их и по прежнему явились здесь во Тфери.

Поведаша тферскаго яму ямщики, что многия из них видели в бывшем тогда убогом доме, где погребались странныя люди и умершия поносными смертьми, а той убогой дом на самом том /л. 15 об./ месте, где ныне церковь Живоноснаго Источника, по ночам огонь, и весма сему дивились видению. А напоследок хотя со страхом подходили ко оному, дабы известиться, отчего сей свет происходит, и нашли во оном как Макария, так и Григория, а равно и товарища их Савелия, читающих по усопших Псалтырь. А Макарий не оставлял таковым же чтением и состоящий на Заволской части убогой дом при потоке ручья Сомитки, где ныне построена единоверческая церковь Успения Божия Матере.

Во одно время увидел его, Макария, пасущий скотину пастух и о сей его добродетели поведа во граде многим людем. Уведев же о сем, Макарий зело поско/л. 16/рбе, ибо не искал отнюдъ славы человеческия, но тщился всячески оную утаить, на того пастуха зело разгневася и найде его в поле, выпросил у него кнут и оным его наказывал, приговаривая: “Что в поле увидишъ или услышишь, в городе не сказывай людем”.

Будучи во одно время у некоего купца в доме и начевал и жена того купца дерзнула и вопросити его: “По смерти моей что мне будет?” На сей же ея во­прос не скоро он, Макарий, ей отвечал, но, несколько подумавши, сказал: “Мука, мука”. Из сего замечается, что не вдруг, а подумавши несколько, ска­зал. Естьли сказать “рай”, то, дабы не привесть ее от добродете[ли] … к воз­держание и другия грехи, /л. 16 об./ и пригрозил мукою, чтобы опасаясь оной, убегала грехов, а простиралась на добродетели и заповеди Божия соблюдала. И кто не почудится его прозорливости, дарованной ему от Бога, кто не удивит­ся многому его в жизни временной терпению. По истинне оставил он все плотьское мудрование, взем крест свой, последовал стопам Христа Спасителя, говоря так: «Нужно есть царствие небесное и нужницы восхищают е; многими скорбьми подобает внити в царство небесное».

Многими, поистинне, виден был во время зимнее в великия морозы на улицы почти нагой на одной ноге преклонясь к стене, и начюющий или на колоколне, или где в паперти церковной всю нощь моляся. Бегая же в [жес]то/л. 17/кия морозы по улицам, говаривал: “Колочу я молочю, ко мне курочьки бегут, я по курице цепом, ан Иван бежит с шестом, а жена его с пестом, желты пески веются, возвеваются”, и тем самим покрывал терпение свое Хри­ста ради. А кто спросит ево, — “что ета у тебя, Макарий, за прибабуточка”, — то он отвечал: “Нет, я об оном ничего не скажу, а только скажу, что будут люди непохожие на нынешних. Женьщины будут ходить не покрывши голову, про­стоволосые, руки и груди уставя голые, наподобие идолов, а мужи аки жены будут”. И сие все ныне исполнилось и исполняется.

По сих всех предсказании и терпении его, восхоте всесильный Бог /л. 17 об./ разрешити его от соуза сея плоти, прояви ему кончину жития его за неделю оной. Почему он, Макарий, пришед к другу своему, тферскому по­саднику Максиму Телицыну, и заболев у него. А потом и обьявил ему, что уже пришла кончина жития его, то просил, чтобы он его омыл. Максим ему сказал: “Вымать, вымаю, но надобно тебе по християнской должности ко отходу из­готовиться”. На сие он, Макарий, отвечал, что он уже по сей части напутьствован и готов совсем, и начал скорбеть и плакать. Максим ему говорил: “О Макарие, о чем ты скорбишь и плачешь, ты во всю жизнь свою следовал по стопам Христа Спасителя своего, не имел где гла[вы] /л. 18/ преклонити, переносил мраз, хлад, зной и вар и нестяжание, претерпевая вся яко в чюждем телеси. И за сие тебе уготовано место, где вси праведнии успокоеваются”. Макарий же мало утешився, заповеда оному другу своему по кончине своей тело предать земли на Заволской части, между убогим домом, где он, Макарий, по усопших Псал­тырь читал, возле ручья Сомитки. И заповедав сие, скончался августа 26-го числа 1765-го, в память святых мученик Андреяна и Наталии. По смерти же его и погребен на том месте, где он, Макарий, заповеда. Жития его было 46 лет. И сотвори ему, Господи, вечную память.

И минувшу около десяти лет, /л. 18 об./ когда зделана была часовня на еди­новерческом кладьбище. Тогда, приехав, брат его Козма и тайно нощию с своим сродником, тферским посадником Михайлою Стефановым Шеуловым, окопав гроб, и в новый преложи и принесе на единоверческое кладьбище и вторично погреп во оградке деревянной. Ныне же поставлена церковь во имя Пресвятыя Богородицы, честнаго и славнаго ея Успения.